В моем сердце дышит трудно драгоценная змея
Фэндом: Мор.Утопия.
Персонажи:Мария Каина, Марк Бессмертник.
Рэйтинг: G
Категория: джен.
Тема: Смерть.
Размер: 961 слово.
Стелется над Степью сырой туман.
Над болотами. Над уцелевшим обрывком железной дороги. Над руинами Города. Словно само небо не хочет видеть черных выжженных остовов, запекшихся в единую обуженною рану мостовых. Словно погребальное покрывало укрывает развалины. Белые струи текут между трав, и со стороны кажется, что это облака улеглись на землю...
Тонкими спиралями вьется туман у подножия Многогранника. Если спускаться - сначала окунешь в него ноги, затем войдешь по пояс, и дальше, глубже, как в воду. Протянув руку - не различишь пальцев.
Мария сидит на одной из нижних ступенек, ласкает туманные пряди кончиками пальцев. Сырость и травы - запахи этого утра, как и всякого другого осеннего утра над Горхоном. Только мешается к ним ещё едва уловимый привкус пепла. Ветер развеял горький дым, унес гарь и чад, но этот легкий намек, оттенок, никуда не делся и, наверное, не денется до тех пор, пока над искореженными домами не поднимется бурая твирь и кровавая твирь.
Впрочем, Марии он, конечно, не мешает - всякий новый мир должен подниматься на пепелище, оставшемся от предыдущего, и её мир не станет исключением. Сначала - разрушить старое. Потом выстроить новое - чище, выше и прекраснее. Кто-то ляжет в землю, не выдержав пути. Это не страшно - ведь у всякого дела есть своя цена. Людские жизни - не лучшая и не худшая, чем любая другая.
Мария перебирает туман. Подол яркого, столичного платья насквозь промок, волосы влажные и липнут ко лбу, к шее. Прежнюю Марию это могло разозлить. Нынешнюю - уже мало что способно встревожить. Особенно такая мелочь, как собственное неудобство.
Кроме того, о её комфорте отныне всегда есть кому позаботиться - теплый пиджак Влада, которого уже не называют младшим, ведь он уже вторую неделю единственный - укрывает по привычке оголенные плечи Алой. От кого-нибудь другого она могла и не принять, осердившись, но у Ольгимского есть право. Не мужа, конечно, боже упаси, но одного из самых преданных, самоотверженных приверженцев - в конце концов, он отдал чуть ли не больше всех за возможность встать под звездными знаменами утопистов.
"Слуг, слуг, - подсказывают травы, заменяя изящное "приверженцев", и Мария мягко гладит туман раскрытой ладонью, соглашаясь. Никто не скажет этого вслух, но ей служат, как служили матери. Вера утопии - не дружба, не союз на равных. Это служение во имя общей мечты, и по-другому просто быть не может. Даже выйди она замуж за Влада - он все равно останется слугой. Казначеем, вечным грузом, призванным уравновесить дикую силу... Другое дело, что она не собирается становится женой. Пока она свободна - никто не обуздает рвущееся в небо стремление, и разве только к старости, когда нужно будет продолжить род в дочери... Хотя в последнее время Мария думает, что никогда не умрет.
Как Симон.
Отзываются шаги по лестницам Многогранника. Идет человек, ступает, словно танцуя, что-то насвистывает под нос. В обожженном мире, мире, где будущее придется строить на крови, этот беззаботный свист, легкий шаг - чужероден, странен, и почти не нужен. Так может позволить себе ходить только один человек, и когда он нисходит в туман, останавливается перед Марией, по колено утопая в белом мареве, она поднимает глаза без интереса. С ним она уже говорила в эти дни, ему уже отдала положенное обещание, и сейчас сказать ему нечего.
Впрочем, маэстро Бессмертник этого мнения, конечно, не разделяет.
Он стоит на последней ступеньке лестницы - сиреневый фрак выцвел за дни эпидемии, да ещё и туман скрадывает цвета - опирается на трость. Во второй руке - небольшая походная сумка. Дорожный плащ переброшен через сгиб локтя.
"Уезжает, - понимает Мария даже не столько хозяйским прозрением, сколько логикой. - Уезжает."
Не сказать, чтобы это было так уж неожиданно - лишившийся Театра актер, похоронивший вместе с Городом половину труппы и дело всей жизни, вряд ли мог придумать другой выход - но Алая всё-таки испытывает легкое разочарование. Она думала, что его клятвы стоят больше, надеялась на то, что он крепче... Впрочем, одновременно с разочарованием приходит и раздражение - предатель и лукавый обманщик, с одинаковой горячностью служащей любой силе, не стоил её времени и внимания. Пустышка, мертвое семя... Прежняя Мария могла бы разгневаться по-настоящему. Нынешняя сдержаннее и бережет силы. Ломать каждую пешку, увлекать за собой каждого мелкого человечка - никакого Дара не хватит. Пусть его. Он ещё успеет тридцать три раза пожалеть о нынешнем своем решении.
-Моё почтение сиятельной Темной Хозяйке, - с шутовским поклоном начинает Марк. Повадки его меняются от часа к часу - то мистик и колдун, темный кукловод и манипулятор, то острый на язык паяц, не щадящий никого. Сейчас, похоже, господствует вторая ипостась - Как видите, покорный слуга ваш с прискорбием покидает вас в поисках лучшей доли. Верность моя вам безгранична, но плоть слаба, а моральные принципы и того слабее.
Улыбается лукаво, щурит глаза, как кот. Светится в них - "Темная. Темнейшая". С недавних пор Марию не называют иначе, но в его взгляде янтарное чистое осуждение, если не ненависть. С недавних пор юная Хозяйка очень ясно чувствует такое.
-Пожалеешь, Марк, - говорит она почти равнодушно. Яростный темперамент дает знать о себе - хочется вспыхнуть, прикрикнуть, топнуть ногой... Но кто часто вспыхивает - тот быстро сгорает. А у неё ещё очень много дел.
-О, на этот счет не беспокойтесь. Память артиста коротка, ну, а уж чем сожаления артиста - не бывает ничего иллюзорнее.
-Пожалеешь, - повторяет она с холодной угрозой.
Он только усмехается в ответ. Прикладывает руку к отсутствующей шляпе, легко кланяется. И, отвернувшись, спускается в туман. Со стороны кажется, что он тонет, и Мария улыбается, думая о том, что это замечательно символично - уходя сейчас, он погружается в болота обычной серой жизни. Тонет, лишая себя её поддержки и собственной доли в будущей утопии. Навсегда умирает для будущего города.
Ветер доносит: "Мария мертва. Темная звезда заняла её место" - и тихий смех, и обрывок какой-то песенки...
Вслед ему всё-таки вспыхивает горячая жаркая сила взбешенной Хозяйки, но директор разрушенного Театра уже далеко.
От чудом уцелевшей Станции приветственно гудит ему большой, затерянный в тумане, поезд.
Персонажи:Мария Каина, Марк Бессмертник.
Рэйтинг: G
Категория: джен.
Тема: Смерть.
Размер: 961 слово.
Стелется над Степью сырой туман.
Над болотами. Над уцелевшим обрывком железной дороги. Над руинами Города. Словно само небо не хочет видеть черных выжженных остовов, запекшихся в единую обуженною рану мостовых. Словно погребальное покрывало укрывает развалины. Белые струи текут между трав, и со стороны кажется, что это облака улеглись на землю...
Тонкими спиралями вьется туман у подножия Многогранника. Если спускаться - сначала окунешь в него ноги, затем войдешь по пояс, и дальше, глубже, как в воду. Протянув руку - не различишь пальцев.
Мария сидит на одной из нижних ступенек, ласкает туманные пряди кончиками пальцев. Сырость и травы - запахи этого утра, как и всякого другого осеннего утра над Горхоном. Только мешается к ним ещё едва уловимый привкус пепла. Ветер развеял горький дым, унес гарь и чад, но этот легкий намек, оттенок, никуда не делся и, наверное, не денется до тех пор, пока над искореженными домами не поднимется бурая твирь и кровавая твирь.
Впрочем, Марии он, конечно, не мешает - всякий новый мир должен подниматься на пепелище, оставшемся от предыдущего, и её мир не станет исключением. Сначала - разрушить старое. Потом выстроить новое - чище, выше и прекраснее. Кто-то ляжет в землю, не выдержав пути. Это не страшно - ведь у всякого дела есть своя цена. Людские жизни - не лучшая и не худшая, чем любая другая.
Мария перебирает туман. Подол яркого, столичного платья насквозь промок, волосы влажные и липнут ко лбу, к шее. Прежнюю Марию это могло разозлить. Нынешнюю - уже мало что способно встревожить. Особенно такая мелочь, как собственное неудобство.
Кроме того, о её комфорте отныне всегда есть кому позаботиться - теплый пиджак Влада, которого уже не называют младшим, ведь он уже вторую неделю единственный - укрывает по привычке оголенные плечи Алой. От кого-нибудь другого она могла и не принять, осердившись, но у Ольгимского есть право. Не мужа, конечно, боже упаси, но одного из самых преданных, самоотверженных приверженцев - в конце концов, он отдал чуть ли не больше всех за возможность встать под звездными знаменами утопистов.
"Слуг, слуг, - подсказывают травы, заменяя изящное "приверженцев", и Мария мягко гладит туман раскрытой ладонью, соглашаясь. Никто не скажет этого вслух, но ей служат, как служили матери. Вера утопии - не дружба, не союз на равных. Это служение во имя общей мечты, и по-другому просто быть не может. Даже выйди она замуж за Влада - он все равно останется слугой. Казначеем, вечным грузом, призванным уравновесить дикую силу... Другое дело, что она не собирается становится женой. Пока она свободна - никто не обуздает рвущееся в небо стремление, и разве только к старости, когда нужно будет продолжить род в дочери... Хотя в последнее время Мария думает, что никогда не умрет.
Как Симон.
Отзываются шаги по лестницам Многогранника. Идет человек, ступает, словно танцуя, что-то насвистывает под нос. В обожженном мире, мире, где будущее придется строить на крови, этот беззаботный свист, легкий шаг - чужероден, странен, и почти не нужен. Так может позволить себе ходить только один человек, и когда он нисходит в туман, останавливается перед Марией, по колено утопая в белом мареве, она поднимает глаза без интереса. С ним она уже говорила в эти дни, ему уже отдала положенное обещание, и сейчас сказать ему нечего.
Впрочем, маэстро Бессмертник этого мнения, конечно, не разделяет.
Он стоит на последней ступеньке лестницы - сиреневый фрак выцвел за дни эпидемии, да ещё и туман скрадывает цвета - опирается на трость. Во второй руке - небольшая походная сумка. Дорожный плащ переброшен через сгиб локтя.
"Уезжает, - понимает Мария даже не столько хозяйским прозрением, сколько логикой. - Уезжает."
Не сказать, чтобы это было так уж неожиданно - лишившийся Театра актер, похоронивший вместе с Городом половину труппы и дело всей жизни, вряд ли мог придумать другой выход - но Алая всё-таки испытывает легкое разочарование. Она думала, что его клятвы стоят больше, надеялась на то, что он крепче... Впрочем, одновременно с разочарованием приходит и раздражение - предатель и лукавый обманщик, с одинаковой горячностью служащей любой силе, не стоил её времени и внимания. Пустышка, мертвое семя... Прежняя Мария могла бы разгневаться по-настоящему. Нынешняя сдержаннее и бережет силы. Ломать каждую пешку, увлекать за собой каждого мелкого человечка - никакого Дара не хватит. Пусть его. Он ещё успеет тридцать три раза пожалеть о нынешнем своем решении.
-Моё почтение сиятельной Темной Хозяйке, - с шутовским поклоном начинает Марк. Повадки его меняются от часа к часу - то мистик и колдун, темный кукловод и манипулятор, то острый на язык паяц, не щадящий никого. Сейчас, похоже, господствует вторая ипостась - Как видите, покорный слуга ваш с прискорбием покидает вас в поисках лучшей доли. Верность моя вам безгранична, но плоть слаба, а моральные принципы и того слабее.
Улыбается лукаво, щурит глаза, как кот. Светится в них - "Темная. Темнейшая". С недавних пор Марию не называют иначе, но в его взгляде янтарное чистое осуждение, если не ненависть. С недавних пор юная Хозяйка очень ясно чувствует такое.
-Пожалеешь, Марк, - говорит она почти равнодушно. Яростный темперамент дает знать о себе - хочется вспыхнуть, прикрикнуть, топнуть ногой... Но кто часто вспыхивает - тот быстро сгорает. А у неё ещё очень много дел.
-О, на этот счет не беспокойтесь. Память артиста коротка, ну, а уж чем сожаления артиста - не бывает ничего иллюзорнее.
-Пожалеешь, - повторяет она с холодной угрозой.
Он только усмехается в ответ. Прикладывает руку к отсутствующей шляпе, легко кланяется. И, отвернувшись, спускается в туман. Со стороны кажется, что он тонет, и Мария улыбается, думая о том, что это замечательно символично - уходя сейчас, он погружается в болота обычной серой жизни. Тонет, лишая себя её поддержки и собственной доли в будущей утопии. Навсегда умирает для будущего города.
Ветер доносит: "Мария мертва. Темная звезда заняла её место" - и тихий смех, и обрывок какой-то песенки...
Вслед ему всё-таки вспыхивает горячая жаркая сила взбешенной Хозяйки, но директор разрушенного Театра уже далеко.
От чудом уцелевшей Станции приветственно гудит ему большой, затерянный в тумане, поезд.