Жить ой. Но да.
Название: Еще один шанс
Фэндом: Trinity Blood
Персонажи: Милка Фортуна
Рейтинг: PG
Категория: ангст, размышлизмы
Тема: 10 Колесо Фортуны
Размер: 828 слов
Предупреждения: ООС, фанон на фаноне и фаноном погоняет. Румелия – район Византии, населенный аристократами (пруф – в романах).
Над Румелией царила ночьНад Румелией царила ночь.
Пышные сады, в которых утопали дворцы имперских аристократов, равно как и Остров Любимых Детей, были полны цветочной сладости, разлитой в густом, приторном воздухе, который можно было пить словно нектар. Если бы погода была ветреной, с залива доносились бы острые запахи моря, но сейчас над городом, прекрасней которого не было на свете, не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка.
С неба усмехались две бледно-желтые луны, разливая неровный свет по земле и роняя его на воду. Гладкие, словно огромное зеркало, воды Босфора были величественно недвижимы; их не тревожили ни мощные торговые корабли, хотя время стояло исключительно судоходное, ни рыбацкие лодочки. Для июля всего было слишком: тишины, безмолвия и, уж конечно, духоты. И потому аристократы Империи, совершая визиты или же просто прогуливаясь, в окружении слуг выходили на левый берег залива, жеманно обмахиваясь веерами и надеясь на то, что близ воды будет немного прохладнее.
Ее Светлость княгиня Фортуна пребывала в своем особняке, не торопясь покидать его. Ей было не до праздного ничегонеделанья, пусть ей бы и очень хотелось в одиночестве погулять возле моря – у главы Тайного Совета Ее Величества было слишком много дел, а с недавних пор прибавилось еще одно. И еще ей очень хотелось бы верить, что оно было тем самым неотложным делом, перед которым померкли бы тяготы власть имущих и проблемы, связанные с управлением государством. Но кому, как не ей, было знать, что нет на свете заботы, которая перевесила бы верность Императрице, а значит, готовность в любую секунду отдать за нее жизнь, не говоря уже о часах сна и бодрствования?
Наверное, если бы кто-нибудь сказал красавице княгине – в первую очередь политику, а уже потом женщине! – что есть на свете нечто, способное растопить ее сугубо рациональное сердце, заставить его биться чаще, распираемое теплом, и что это нечто – чисто женская радость, она бы едва заметно усмехнулась, не поверив ни на грош. Ведь, в конце концов, ни замужество, ни рождение сына, ни сладкая в своей запретности интрига не принесли ей того счастья, которое можно было бы назвать истинно человеческим. Но сейчас… Сейчас пусть не все, но, во всяком случае, многое, было иначе.
В смежной с кабинетом комнате лежал ребенок. Милка не позволила оставить его на опеку автоматизированным горничным, тем самым отчасти пожертвовав возможностью работать спокойно, не прерываясь практически ежечасно. Но в те минуты, когда она стояла над его кроваткой и смотрела, как он ползает, смеется или просто спит, ей особенно отчетливо казалось, что это было сделано не напрасно.
Да, она любила своего сына. По-своему, не так тепло, как должна была это делать мать, но все же любила. Когда-то он тоже был таким: трогательно улыбался, хватал ее за пряди длинных белокурых волос и глядел на нее широко распахнутыми глазами. Только что-то произошло с ним потом, когда он стал медленно, но верно отдаляться от матери, превратив ее из друга едва ли не во врага. И именно потому тем страннее было княгине сейчас смотреть на своего внука, плоть от плоти ее сына, и ощущать по отношению к нему не глухую бесчувственность, порожденную предательством собственного ребенка, а любовь – ту самую, которой она недодала своему наследнику.
Маленький комочек, лежавший в кроватке, украшенной фамильным гербом семьи Фортуна, тихо сопел. На его затылке курчавились мягкие золотых волоски, губы были трогательно и невинно сомкнуты, а крохотные и такие хрупкие пальчики сжимались в кулачок. Милка тепло улыбалась, в одну из своих немногих спокойных минут стоя у кроватки и разглядывая малыша. Едва ли кто-либо видел великолепную, могущественную и расчетливую княгиню такой мягкой, но она никогда бы и не показала эту свою сторону тем, кому не следовало. Избранным пока что был лишь один – малыш, лежавший перед ней.
Словно почувствовав на себе ее взгляд, ребенок открыл глаза и загукал, узнав ее лицо.
-Я не допущу той ошибки, которую допустила, воспитывая твоего отца, - тихо сказала она, на миг погрустнев; ничто не могло стереть из памяти холодность сына и его отдаленность, как бы ей ни хотелось. Да, в этом была виновата и она сама. Не уделяла ему достаточно внимания, не любила так, как должна была – только можно ли винить в этом вечно занятого человека, занимающего столь высокий пост на службе у Ее Величества? Ведь Августа играет своими подданными, как шахматными фигурами – будь ты хоть пешка, хоть ферзь, ты все равно не имеешь права на свободу от привязанности и верности хитрому игроку. И потому вынужден говорить «Нет!» своей семье, а не своей повелительнице.
-Ты вырастешь достойным сыном Империи…
-Ба! – протянув ручонки к княгине, почти беззубо улыбаясь, пролепетал ребенок, уже знавший, что стоявшая рядом с его кроваткой молодая женщина была не матерью его, а бабушкой. Милка улыбнулась; светлая грусть уступила место столь же светлой радости.
Дети, рождающиеся в таких знаменитых семьях, коей была семья Фортуна, почти всегда воспитываются няньками и учителями; их родители слишком заняты, чтобы проводить время с ними. Так случилось с ее сыном, но она не допустит, чтобы это произошло и с ее внуком. Жизнь подарила ей еще один шанс, чтобы стать счастливой женщиной, а не счастливым политиком, и она не потеряет его просто так.
-…граф Мемфисский, Ион Фортуна, - закончила она, осторожно сжимая в руке теплый, пахнущий молоком и защищенностью кулачок внука.
Фэндом: Trinity Blood
Персонажи: Милка Фортуна
Рейтинг: PG
Категория: ангст, размышлизмы
Тема: 10 Колесо Фортуны
Размер: 828 слов
Предупреждения: ООС, фанон на фаноне и фаноном погоняет. Румелия – район Византии, населенный аристократами (пруф – в романах).
Над Румелией царила ночьНад Румелией царила ночь.
Пышные сады, в которых утопали дворцы имперских аристократов, равно как и Остров Любимых Детей, были полны цветочной сладости, разлитой в густом, приторном воздухе, который можно было пить словно нектар. Если бы погода была ветреной, с залива доносились бы острые запахи моря, но сейчас над городом, прекрасней которого не было на свете, не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка.
С неба усмехались две бледно-желтые луны, разливая неровный свет по земле и роняя его на воду. Гладкие, словно огромное зеркало, воды Босфора были величественно недвижимы; их не тревожили ни мощные торговые корабли, хотя время стояло исключительно судоходное, ни рыбацкие лодочки. Для июля всего было слишком: тишины, безмолвия и, уж конечно, духоты. И потому аристократы Империи, совершая визиты или же просто прогуливаясь, в окружении слуг выходили на левый берег залива, жеманно обмахиваясь веерами и надеясь на то, что близ воды будет немного прохладнее.
Ее Светлость княгиня Фортуна пребывала в своем особняке, не торопясь покидать его. Ей было не до праздного ничегонеделанья, пусть ей бы и очень хотелось в одиночестве погулять возле моря – у главы Тайного Совета Ее Величества было слишком много дел, а с недавних пор прибавилось еще одно. И еще ей очень хотелось бы верить, что оно было тем самым неотложным делом, перед которым померкли бы тяготы власть имущих и проблемы, связанные с управлением государством. Но кому, как не ей, было знать, что нет на свете заботы, которая перевесила бы верность Императрице, а значит, готовность в любую секунду отдать за нее жизнь, не говоря уже о часах сна и бодрствования?
Наверное, если бы кто-нибудь сказал красавице княгине – в первую очередь политику, а уже потом женщине! – что есть на свете нечто, способное растопить ее сугубо рациональное сердце, заставить его биться чаще, распираемое теплом, и что это нечто – чисто женская радость, она бы едва заметно усмехнулась, не поверив ни на грош. Ведь, в конце концов, ни замужество, ни рождение сына, ни сладкая в своей запретности интрига не принесли ей того счастья, которое можно было бы назвать истинно человеческим. Но сейчас… Сейчас пусть не все, но, во всяком случае, многое, было иначе.
В смежной с кабинетом комнате лежал ребенок. Милка не позволила оставить его на опеку автоматизированным горничным, тем самым отчасти пожертвовав возможностью работать спокойно, не прерываясь практически ежечасно. Но в те минуты, когда она стояла над его кроваткой и смотрела, как он ползает, смеется или просто спит, ей особенно отчетливо казалось, что это было сделано не напрасно.
Да, она любила своего сына. По-своему, не так тепло, как должна была это делать мать, но все же любила. Когда-то он тоже был таким: трогательно улыбался, хватал ее за пряди длинных белокурых волос и глядел на нее широко распахнутыми глазами. Только что-то произошло с ним потом, когда он стал медленно, но верно отдаляться от матери, превратив ее из друга едва ли не во врага. И именно потому тем страннее было княгине сейчас смотреть на своего внука, плоть от плоти ее сына, и ощущать по отношению к нему не глухую бесчувственность, порожденную предательством собственного ребенка, а любовь – ту самую, которой она недодала своему наследнику.
Маленький комочек, лежавший в кроватке, украшенной фамильным гербом семьи Фортуна, тихо сопел. На его затылке курчавились мягкие золотых волоски, губы были трогательно и невинно сомкнуты, а крохотные и такие хрупкие пальчики сжимались в кулачок. Милка тепло улыбалась, в одну из своих немногих спокойных минут стоя у кроватки и разглядывая малыша. Едва ли кто-либо видел великолепную, могущественную и расчетливую княгиню такой мягкой, но она никогда бы и не показала эту свою сторону тем, кому не следовало. Избранным пока что был лишь один – малыш, лежавший перед ней.
Словно почувствовав на себе ее взгляд, ребенок открыл глаза и загукал, узнав ее лицо.
-Я не допущу той ошибки, которую допустила, воспитывая твоего отца, - тихо сказала она, на миг погрустнев; ничто не могло стереть из памяти холодность сына и его отдаленность, как бы ей ни хотелось. Да, в этом была виновата и она сама. Не уделяла ему достаточно внимания, не любила так, как должна была – только можно ли винить в этом вечно занятого человека, занимающего столь высокий пост на службе у Ее Величества? Ведь Августа играет своими подданными, как шахматными фигурами – будь ты хоть пешка, хоть ферзь, ты все равно не имеешь права на свободу от привязанности и верности хитрому игроку. И потому вынужден говорить «Нет!» своей семье, а не своей повелительнице.
-Ты вырастешь достойным сыном Империи…
-Ба! – протянув ручонки к княгине, почти беззубо улыбаясь, пролепетал ребенок, уже знавший, что стоявшая рядом с его кроваткой молодая женщина была не матерью его, а бабушкой. Милка улыбнулась; светлая грусть уступила место столь же светлой радости.
Дети, рождающиеся в таких знаменитых семьях, коей была семья Фортуна, почти всегда воспитываются няньками и учителями; их родители слишком заняты, чтобы проводить время с ними. Так случилось с ее сыном, но она не допустит, чтобы это произошло и с ее внуком. Жизнь подарила ей еще один шанс, чтобы стать счастливой женщиной, а не счастливым политиком, и она не потеряет его просто так.
-…граф Мемфисский, Ион Фортуна, - закончила она, осторожно сжимая в руке теплый, пахнущий молоком и защищенностью кулачок внука.
-
-
12.05.2011 в 14:06Наконец-то моя милкопения устранена) Потому что Милка здесь просто отличная. И наш фанон, он здесь так... тонок и почти невиден!
Спасибо
-
-
12.05.2011 в 22:50