В моем сердце дышит трудно драгоценная змея
Название: Всё будет.
Фэндом: Мор.Утопия.
Персонажи: Ноткин, Капелла.
Рейтинг: G.
Категория: джен.
Тема: Звезда.
Размер: 1417 слов.
В первые дни патрульные под чумными стягами делали свою работу безукоризненно честно. Ловили за рукав редких прохожих, разворачивали забредающих к переполненным Язвой кварталам детей, пудовыми кулаками навеки успокаивали зараженных, пытающихся найти спасение на чистых улицах. Но сейчас, когда Город бьется в лихорадке, и под свинцовым небом царит настоящий ад, они уже не так смелы и упрямы. Им бы с умирающими совладать, справится с поджигателями, мародерами и бритвенниками, да ещё солдат хорошо бы за руку хватать, чтоб не палили почем зря в мирных жителей. Патрульные-то из местных, им Город дорог и половина лиц памятна, а замершим на постах огнеметчикам дела нет - свой ли, чужой мимо идет.
Всех примет огонь.
На улицах - dance macabre, пляска смерти, бесконечный хоровод убийц и убитых. Выйдя за порог, рискуешь стать её частью, затеряться в бешеном хороводе, и уже никогда не вернуться под родную крышу.
Зато никто тебя не окликнет, не ухватит за шкирку. Слишком много смертей порождают равнодушие, и на спешащего по улицам Ноткина внимания не обращают. Ну, пацан и пацан. Слегка прихрамывает, оглядывается нервно. Какая, в сущности, разница? Не до него сейчас.
В рукаве прячется нож. Волосы топорщатся, их ерошит пропахший гнилью и паленой плотью ветер. Шаг неровный, атаман припадает на левую ногу, но если вспомнить, что ещё несколько дней назад он едва добирался от кровати до стола, то это не стоит внимания. Глаза у него странные - необычно расширенные зрачки заливают радужку, и если вглядеться - увидишь свое отражение и глубоко запрятанный страх.
Патрульные даже и не смотрят в его сторону, когда Ноткин проходит под чумными полотнищами в зараженный квартал. Утроба ещё вчера была зеленой от Грязи, сегодня же отгорела, затихла и словно вымерла. Всё вокруг кажется неприятно желтым, пахнет пеплом и кровью, на языке болотный привкус Язвы мешается с металлическим - смерти, на мгновение становится страшно - не стоит ли у знакомой двери сутулый Исполнитель с пустым взглядом? Разведчики прибегали утром, но в этом кошмаре всё может изменится за пару часов...
Но у порога пусто, нет угрюмого вестника смерти, и уже от этого становится легче - значит, всё ещё исправится, значит, всё ещё сложится. Ноткин и представлять боится, что было бы, если бы Капелла похватила Песочную Лихорадку.
Он подбирается к "Сгустку" по привычке медленно, оглядываясь - когда-то Тяжелый Влад пытался гонять их, паству дочери, и с тех пор он всегда приходит только тогда, когда никто не может увидеть - и путь его лежит не к дверям, пусть они и открыты всем страждущим, а к стене правее. Там, на высоте, которая вдвое превышает его рост, закрытые окна, изнутри укрытые тяжелыми занавесями. В них - теплый свет, наверняка Капелла читает, затеплив на столе керосинку, и если присмотреться - можно увидеть неясную тень. Он опирается больной ногой о выступающий кирпич, цепляется за знакомые щели между камнями. Не очень удобно, но ведь и строители, возводившие "Сгусток", вряд ли предполагали, что кто-то станет использовать возведенную ими стену таким экстравагантным способом.
Подтянуться, опасно балансируя и стискивая зубы от боли. Перенести весь вес на кончики пальцев. Здоровой ногой нашарить неприметную для незнающего человека выбоинку. Неслышно шипя невнятные ругательства переступить выше, и так, пока на уровне глаз не окажется узкий карниз. Дальше проще - уцепиться за фигурную решетку, напрячься...
И вот, Ноткин уже сидит почти вплотную к стеклу, дышит тяжело и надорвано - здоровому такой подъем нипочем, но он не до конца ещё оправился от вывиха. Самое смешное, что он сам себе не может объяснить, почему не пошел через дверь, как делают все честные люди. Как не может понять и того, что вообще пригнало его к "Сгустку", не смотря на вечер и опасность, таящуюся на улицах.
Просто точит неясная тревога, просто завтра Совет, и черт его знает, кто одержит победу, просто в Крепости плачут Души по всем умершим разом и по каждому в отдельности, просто повсюду неотступно и неощутимо пахнет слезами и болью... Просто в кои-то веки он усомнился.
Занавески бело-сизые, приятного, успокаивающего цвета. В подступающих сумерках притаившегося на карнизе Ноткина не должно быть видно, и он без опаски отворачивается от улицы, приникает к стеклу, надеясь обнаружить хотя бы маленькую щелку. Там, в комнате, тепло. Желтый, рассеянный свет просачивается наружу. Можно различить неясную тень, склонившуюся, кажется, над книгой, и Ноткин представляет как Капелла, отвлекаясь от творящегося мракобесия, переворачивает страницу за страницей. Поправляет падающую на глаза рыжую прядь. Отпивает по глотку из стоящей тут же чашки... В восьмой день дошли слухи - у дверей старшего Влада стоит Исполнитель. Безразлично светит пустым янтарным взглядом. В десятый день с разведчиками пришла новость - младший Влад был у Марии, в который раз за эти дни, и глаза у него затуманены после таких визитов. Сегодня прибежали с известием - Капелла предлагает союз Хану. Браком собирается скрепить перемирие... Ноткин думает - значит, не отступилась от намерения примирить все и всех. Отвращением пронизана мысль - значит, попробует и его с Ханом разговаривать заставить, на одной стороне стоять. Тревогой пробирает - не отвернулась ли она от Двоедушников, если такой явный мир заключает с Псиглавцами? Не запуталась ли в конец ото всего за последние дни случившегося?..
Капелла поднимает голову от книги. Неприятное ощущение возникает у неё - словно за шиворот ей катится янтарная капля меда. Вечный признак чужого взгляда... Только кому на неё сейчас смотреть?
Дверь закрыта, и без стука в неё не войдешь. Комната пуста, только тени шуршат по углам. Окно же слишком высоко, чтобы через него можно было что-то увидеть... Впрочем, не для всех. Отнюдь не для всех.
Она поднимается, привычно заложив нужную страницу обрывком бумаги. Опершись коленками на постель, тянется к защелке.
...Помнится, когда она только обзаводилась приверженцами, отец злился и протестовал против босоногой пацанвы, обивающей порог правого крыла. Помнится, именно тогда они придумали способ не сильно светится, а заодно порадовать себя тайной, и до сих пор некоторые никак не научатся ходить через дверь.
Она открывает плавно, чтобы не дай бог не испугать наблюдателя и не заставить его от неожиданности свалиться. Улыбается, узнавая Ноткина. Дети говорили - он только начинает выздоравливать, но, кажется, они сильно преувеличили. С серьезным увечьем не взобраться на отвесную стену, будь щели в кладке сколь угодно глубоки...
У неё лицо бледное почти до белизны, глаза обведены серыми кругами. Впрочем, это их общая беда - постоянная тревога за друзей и ведомых отнимает сон, выпивает силы. На мгновение Ноткину даже кажется, что он смотрится в зеркало - у него самого, наверное, настолько же болезненный вид - но ощущение исчезает, как дым, как только Капелла улыбается. Эту улыбку не назовешь особенно красивой, но в ней слишком много всего - тревоги, радости, света - чтобы она таковой не казалась. От неё пропадает желание спрашивать, и сомневаться тоже уже не хочется. Даже воспоминание о том, как умирал Чиж - долго, страшно, под непрекращающийся стон и плач - истончается и отступает. Они не виделись всего лишь чуть больше недели, но Ноткин вдруг осознает - снова, с той же силой, что и первый раз - почему он решил следовать за ней и исповедовать её правду. Не потому что все они дети, и не потому что нет другого пути. Просто нельзя не тянуться к свету, если он манит и мелькает впереди, нельзя не желать согреться, однажды ощутив тепло, нельзя не верить, помня про все дела, и нельзя противится, ощущая совсем рядом Белую Силу. Он вспоминает, как в самую первую их встречу, его потянуло преклонить колени, и вместо вопросов и почти что обвинений вырывается только:
-Всё будет хорошо?
Детский вопрос, нетипичный и глупый для бесстрашного атамана, но он вдруг чувствует, как же устал от собственного бессилия, от беспокойства за разведчиков, за артиста, за всё на свете, и как ему надоело бороться. Самый темный миг - перед рассветом, и сейчас неважными кажутся все планы и все надежды. Слишком темная ночь над Городом, чтобы верить в свои силы.
У Капеллы лицо странно дергается, словно от неожиданного удара, но она быстро справляется с собой. Спрашивает со странным жаром и светом на дне глаз:
-Ты пойдешь за мной, куда я поведу? Всегда? Даже если это будет Столица? Даже если Степь?
"Нет! - всплывает странная, обрывочная, жестокая мысль. В Столицу? В Степь? Прочь из Города? К чему и зачем...
-Да, - слышит Ноткин свой голос словно со стороны. Однажды согласившись на союз, однажды приняв покровительство и дружбу, отступать поздно. Кем останутся Двоедушники, лишившись поддержки будущей Светлой? Кем будет он сам, на горячечный вопрос ответив отказом?
И от улыбки Капеллы тепло становится на душе. Взгляд у неё такой, словно только что он прогнал худший её страх, а в словах слышна непоколебимая уверенность:
-Тогда да. Всё будет хорошо.
И, словно и не было ничего, она лукаво спрашивает:
-Чаю или сразу поздний ужин?
И от этого лукавства в Городе, превращенном в филиал ада, Ноткину становится легко-легко.
А ещё почему-то он твердо уверен: Всё. Будет. Хорошо.
Фэндом: Мор.Утопия.
Персонажи: Ноткин, Капелла.
Рейтинг: G.
Категория: джен.
Тема: Звезда.
Размер: 1417 слов.
В первые дни патрульные под чумными стягами делали свою работу безукоризненно честно. Ловили за рукав редких прохожих, разворачивали забредающих к переполненным Язвой кварталам детей, пудовыми кулаками навеки успокаивали зараженных, пытающихся найти спасение на чистых улицах. Но сейчас, когда Город бьется в лихорадке, и под свинцовым небом царит настоящий ад, они уже не так смелы и упрямы. Им бы с умирающими совладать, справится с поджигателями, мародерами и бритвенниками, да ещё солдат хорошо бы за руку хватать, чтоб не палили почем зря в мирных жителей. Патрульные-то из местных, им Город дорог и половина лиц памятна, а замершим на постах огнеметчикам дела нет - свой ли, чужой мимо идет.
Всех примет огонь.
На улицах - dance macabre, пляска смерти, бесконечный хоровод убийц и убитых. Выйдя за порог, рискуешь стать её частью, затеряться в бешеном хороводе, и уже никогда не вернуться под родную крышу.
Зато никто тебя не окликнет, не ухватит за шкирку. Слишком много смертей порождают равнодушие, и на спешащего по улицам Ноткина внимания не обращают. Ну, пацан и пацан. Слегка прихрамывает, оглядывается нервно. Какая, в сущности, разница? Не до него сейчас.
В рукаве прячется нож. Волосы топорщатся, их ерошит пропахший гнилью и паленой плотью ветер. Шаг неровный, атаман припадает на левую ногу, но если вспомнить, что ещё несколько дней назад он едва добирался от кровати до стола, то это не стоит внимания. Глаза у него странные - необычно расширенные зрачки заливают радужку, и если вглядеться - увидишь свое отражение и глубоко запрятанный страх.
Патрульные даже и не смотрят в его сторону, когда Ноткин проходит под чумными полотнищами в зараженный квартал. Утроба ещё вчера была зеленой от Грязи, сегодня же отгорела, затихла и словно вымерла. Всё вокруг кажется неприятно желтым, пахнет пеплом и кровью, на языке болотный привкус Язвы мешается с металлическим - смерти, на мгновение становится страшно - не стоит ли у знакомой двери сутулый Исполнитель с пустым взглядом? Разведчики прибегали утром, но в этом кошмаре всё может изменится за пару часов...
Но у порога пусто, нет угрюмого вестника смерти, и уже от этого становится легче - значит, всё ещё исправится, значит, всё ещё сложится. Ноткин и представлять боится, что было бы, если бы Капелла похватила Песочную Лихорадку.
Он подбирается к "Сгустку" по привычке медленно, оглядываясь - когда-то Тяжелый Влад пытался гонять их, паству дочери, и с тех пор он всегда приходит только тогда, когда никто не может увидеть - и путь его лежит не к дверям, пусть они и открыты всем страждущим, а к стене правее. Там, на высоте, которая вдвое превышает его рост, закрытые окна, изнутри укрытые тяжелыми занавесями. В них - теплый свет, наверняка Капелла читает, затеплив на столе керосинку, и если присмотреться - можно увидеть неясную тень. Он опирается больной ногой о выступающий кирпич, цепляется за знакомые щели между камнями. Не очень удобно, но ведь и строители, возводившие "Сгусток", вряд ли предполагали, что кто-то станет использовать возведенную ими стену таким экстравагантным способом.
Подтянуться, опасно балансируя и стискивая зубы от боли. Перенести весь вес на кончики пальцев. Здоровой ногой нашарить неприметную для незнающего человека выбоинку. Неслышно шипя невнятные ругательства переступить выше, и так, пока на уровне глаз не окажется узкий карниз. Дальше проще - уцепиться за фигурную решетку, напрячься...
И вот, Ноткин уже сидит почти вплотную к стеклу, дышит тяжело и надорвано - здоровому такой подъем нипочем, но он не до конца ещё оправился от вывиха. Самое смешное, что он сам себе не может объяснить, почему не пошел через дверь, как делают все честные люди. Как не может понять и того, что вообще пригнало его к "Сгустку", не смотря на вечер и опасность, таящуюся на улицах.
Просто точит неясная тревога, просто завтра Совет, и черт его знает, кто одержит победу, просто в Крепости плачут Души по всем умершим разом и по каждому в отдельности, просто повсюду неотступно и неощутимо пахнет слезами и болью... Просто в кои-то веки он усомнился.
Занавески бело-сизые, приятного, успокаивающего цвета. В подступающих сумерках притаившегося на карнизе Ноткина не должно быть видно, и он без опаски отворачивается от улицы, приникает к стеклу, надеясь обнаружить хотя бы маленькую щелку. Там, в комнате, тепло. Желтый, рассеянный свет просачивается наружу. Можно различить неясную тень, склонившуюся, кажется, над книгой, и Ноткин представляет как Капелла, отвлекаясь от творящегося мракобесия, переворачивает страницу за страницей. Поправляет падающую на глаза рыжую прядь. Отпивает по глотку из стоящей тут же чашки... В восьмой день дошли слухи - у дверей старшего Влада стоит Исполнитель. Безразлично светит пустым янтарным взглядом. В десятый день с разведчиками пришла новость - младший Влад был у Марии, в который раз за эти дни, и глаза у него затуманены после таких визитов. Сегодня прибежали с известием - Капелла предлагает союз Хану. Браком собирается скрепить перемирие... Ноткин думает - значит, не отступилась от намерения примирить все и всех. Отвращением пронизана мысль - значит, попробует и его с Ханом разговаривать заставить, на одной стороне стоять. Тревогой пробирает - не отвернулась ли она от Двоедушников, если такой явный мир заключает с Псиглавцами? Не запуталась ли в конец ото всего за последние дни случившегося?..
Капелла поднимает голову от книги. Неприятное ощущение возникает у неё - словно за шиворот ей катится янтарная капля меда. Вечный признак чужого взгляда... Только кому на неё сейчас смотреть?
Дверь закрыта, и без стука в неё не войдешь. Комната пуста, только тени шуршат по углам. Окно же слишком высоко, чтобы через него можно было что-то увидеть... Впрочем, не для всех. Отнюдь не для всех.
Она поднимается, привычно заложив нужную страницу обрывком бумаги. Опершись коленками на постель, тянется к защелке.
...Помнится, когда она только обзаводилась приверженцами, отец злился и протестовал против босоногой пацанвы, обивающей порог правого крыла. Помнится, именно тогда они придумали способ не сильно светится, а заодно порадовать себя тайной, и до сих пор некоторые никак не научатся ходить через дверь.
Она открывает плавно, чтобы не дай бог не испугать наблюдателя и не заставить его от неожиданности свалиться. Улыбается, узнавая Ноткина. Дети говорили - он только начинает выздоравливать, но, кажется, они сильно преувеличили. С серьезным увечьем не взобраться на отвесную стену, будь щели в кладке сколь угодно глубоки...
У неё лицо бледное почти до белизны, глаза обведены серыми кругами. Впрочем, это их общая беда - постоянная тревога за друзей и ведомых отнимает сон, выпивает силы. На мгновение Ноткину даже кажется, что он смотрится в зеркало - у него самого, наверное, настолько же болезненный вид - но ощущение исчезает, как дым, как только Капелла улыбается. Эту улыбку не назовешь особенно красивой, но в ней слишком много всего - тревоги, радости, света - чтобы она таковой не казалась. От неё пропадает желание спрашивать, и сомневаться тоже уже не хочется. Даже воспоминание о том, как умирал Чиж - долго, страшно, под непрекращающийся стон и плач - истончается и отступает. Они не виделись всего лишь чуть больше недели, но Ноткин вдруг осознает - снова, с той же силой, что и первый раз - почему он решил следовать за ней и исповедовать её правду. Не потому что все они дети, и не потому что нет другого пути. Просто нельзя не тянуться к свету, если он манит и мелькает впереди, нельзя не желать согреться, однажды ощутив тепло, нельзя не верить, помня про все дела, и нельзя противится, ощущая совсем рядом Белую Силу. Он вспоминает, как в самую первую их встречу, его потянуло преклонить колени, и вместо вопросов и почти что обвинений вырывается только:
-Всё будет хорошо?
Детский вопрос, нетипичный и глупый для бесстрашного атамана, но он вдруг чувствует, как же устал от собственного бессилия, от беспокойства за разведчиков, за артиста, за всё на свете, и как ему надоело бороться. Самый темный миг - перед рассветом, и сейчас неважными кажутся все планы и все надежды. Слишком темная ночь над Городом, чтобы верить в свои силы.
У Капеллы лицо странно дергается, словно от неожиданного удара, но она быстро справляется с собой. Спрашивает со странным жаром и светом на дне глаз:
-Ты пойдешь за мной, куда я поведу? Всегда? Даже если это будет Столица? Даже если Степь?
"Нет! - всплывает странная, обрывочная, жестокая мысль. В Столицу? В Степь? Прочь из Города? К чему и зачем...
-Да, - слышит Ноткин свой голос словно со стороны. Однажды согласившись на союз, однажды приняв покровительство и дружбу, отступать поздно. Кем останутся Двоедушники, лишившись поддержки будущей Светлой? Кем будет он сам, на горячечный вопрос ответив отказом?
И от улыбки Капеллы тепло становится на душе. Взгляд у неё такой, словно только что он прогнал худший её страх, а в словах слышна непоколебимая уверенность:
-Тогда да. Всё будет хорошо.
И, словно и не было ничего, она лукаво спрашивает:
-Чаю или сразу поздний ужин?
И от этого лукавства в Городе, превращенном в филиал ада, Ноткину становится легко-легко.
А ещё почему-то он твердо уверен: Всё. Будет. Хорошо.