Расслабь пенис - дай крови прилить к мозгам!
Название: Рассказ храмовника
Персонажи: Рыцарь/ассасин
Рейтинг: PG-13
Категория: слеш
Тема: Луна: заблуждение, обман, недуги. Двуличие окружающих. Враги, тайные и явные. Потеря иллюзий
Размер: 3341слов
читать дальше
- А что, господа хорошие, прекрасные синьоры! - обратился рыцарь к сотоварищам, насытившимся и устроившимся поудобней у костра. Все они, и он в числе прочих паломников, шли на богомолье в Рим, желая покаяться и испросить благословения у Папы.- Чем дрожа от холода ночь коротать, (а огонь-то поддерживать надо!), чем слушать волчий вой, не поделиться ли нам, братья, друг с другом хорошей историей, - глаза его лукаво замерцали, полыхнули в них языки огня. - расскажем каждый, что за тяжесть томит его душу, что за грех идет он замаливать - и душа облег-чится и друг либо позабавится, либо призадумается…
Взглядом обвел притихшее общество - кто зарделся, подобно юному монашку, кто опустил глаза, а кто и отвернулся вовсе, закрыв лицо широким рукавом - и продолжил: "Синьоры мои, стыдиться нам друг друга нечего, ибо стало мне известно, что все мы прогневали небеса впадением в один и тот же грех… Да… тот, кто исповедовал нас в Парме перед отправкой в долгий путь и собрал вместе, был большой шутник! - человек засмеялся. - Ну, чтоб не смущать вас далее, подам пример и расскажу свою историю. Слушайте!"
И, как не хотели все казаться равнодушными, как ни душило всех смущение, они жадно уставились на рассказчика и изготовились внимательно слушать.
Случилось это во времена, когда я, молодой крестоносец, как многие другие, сражался в Палестине, в Святой Земле за Господень гроб… Битвы, сражения, опасности, товарищи, подвиги… А также ужас, грязь, кровь, страх, звериная жестокость… Всего было вдоволь… но не о том я вам хотел, синьоры, поведать. В ту пору в Святую Землю прибыл славный король Ричард, по прозванию Львиное Сердце. Мы, храмовники, бились с ним вместе под Аккрой. А я в ту пору был уж не простой христов солдат. В одной из переделок славный король меня приметил, ибо моя ловкость стоила ему спасенной жизни. И ведь при войске я к тому же не последним был человеком, а приближенным самого Магистра… Какие были дела у нашего Магистра с королем, о том не ведаю. Но однажды мой сеньор призвал меня к себе в покой и велел собираться в путь. Сказал он мне, что должен я буду с проводником отправиться через Сирийскую пустыню в горы, там найти скрытую крепость и передать послание короля Ричарда… Кому передать, он мне не объяснил, а только глядел мне в глаза так сурово и долго, что я и сам все понял… Послание то, сказал мне мой господин, великой важности. И если в дороге с нами что-то случится, то мне след жизнь положить, но письмо в чужие руки попасть не должно.
Итак, собрал я скромные пожитки в дальний и опасный путь, оделся в дорожное платье, без всяких знаков и отличий, и выехал из крепости в город, ибо там мне предстояло отыскать моего проводника. Уговор был такой – найду я на базаре лавку кузнеца Хасана, там меня будет ждать мой таинственный провожатый.
Я поблуждал по шумному и пыльному базару, где давно смешались все народы и языки. Вокруг меня были такие толчея и гвалт, что рябило в глазах и закладывало уши. Поплутав среди толпы, недовольно ворчавшей на меня с моим конем, рассекавшим своей широкой грудью это пестрое людское море, я обнаружил нужную лавчонку кузнеца. Войдя в нее, я произнес условленные слова. Старик с пергаментной кожей зыркнул на меня исподлобья и кивнул кому-то в темную глубину лавчонки. Навстречу мне из сумрака явился человек, весь закутанный в темные одежды, голова его была тщательно обвита тканью, длинным спускающимся концом которой он закрыл нижнюю половину лица. Он кивнул мне и обменялся со мной условленными знаками. В темноте я не мог его хорошенько разглядеть. А на ярком солнце мне в лицо взглянули огромные темно-серые глаза, из-за густых ресниц словно бы подведенные темной хной. Мы вместе покинули лавку. Он отвязал коня, стоявшего на привязи позади лавочки, лихо вскочил в седло и двинулся первым, мой гибкий всадник, мой новый проводник…
Мы выехали из городских ворот и тронулись в путь в направлении Сирийской пустыни. Он знал дорогу хорошо и ловко вел наш маленький отрядец из двоих, чтоб не попасться в лапы ни одной из опасностей, подстерегающих обычных путников посреди песков Палестины. В пути мы делали привалы на мелких постоялых дворах, или в шатрах кочевников - у моего таинственного провожатого были знакомцы всюду -, или останавливались мы просто в зеленых островках прохлады – оазисах, где дай Господь, чтобы росла хоть одна пальма, но неизменно из земли бил чистый родник. Плутали мы по пустыне так несколько дней, делая долгие переходы, не щадя себя, но щадя коней. Хоть память моя не так хороша и многое забылось, но отчего-то я запомнил, что ночью в пустыне воздух холоден и свеж, прозрачен как хрусталь, над головой где-то высоко-высоко переливаются алмазным гранями звезды, а вокруг поют пески… А еще запомнил я, как во тьме сверкали глаза моего спутника – я часто ловил на себе этот взгляд и думал, изучает он, что ли, меня?.. Теперь мне кажется странным, но с ним в пути мы почти не говорили и чаще объяснялись знаками… А еще я так и не увидел целиком его лица – ел ли он, пил, умывался - он делал это, повернувшись ко мне спиной, а говорил со мной лишь тщательно закрывшись плотной тканью.
Пустыня кончилась, мы углубились в горы. Мой спутник знал все тропы и ловко провел нас среди скал. Мы двигались осторожно, всякий раз рискуя, что лошадь оступится, и тогда… Частенько сердце мое уходило в пятки при звуке сыплющихся в пропасть камешков из-под ло-шадиных копыт.
Тайные тропы в горах нас наконец-то привели к таинственной крепости, что лепилась на скалах, возносясь над обрывами так рискованно и страшно, что казалось невероятным считать ее творением человеческих рук. Таким и должно быть гнездо ассасинов.
На входе стража обезоружила нас, и мы вошли. Крепость-рибат, каких множество на Востоке - и неприступная цитадель, и мирный монастырь для духовного уединения. Внутри все было просто и величественно: белые стены, тяжелые камни кладки, длинные коридоры и громадные гулкие залы… Мы петляли по ним вслед за нашими молчаливыми провожатыми, стройными людьми в белых одеждах. Что напоминали они мне, эти одеянья? А напоминали они мне платье моих собственных братьев – храмовников…
Мы вошли в большую залу, на полу были разбросаны подушки, на них возлежали десять человек. Мой спутник сделал знак, что люди эти уважаемые, не простые солдаты. Они кивнули мне, и я ответил на поклон. Меня пригласили в круг, возлечь рядом и принять дымящуюся чашу, такую же как у остальных. Напиток был горяч и темен, прозрачен и имел тонкий странный аромат. Я беспокойно оглянулся на спутника, но он кивнул мне, успокоив, что это можно пить не опасаясь. Причудлив был вкус того отвара – приятен и одновременно неприятен. Но он согрел меня и успокоил, члены мои расслабились, голова стала легкой и совсем-совсем пустой…
Очнувшись, я не обнаружил рядом своего проводника и прежних десять возлежащих ря-дом также не увидел. За мной пришли все те же молчаливые люди в белом, и повели за собой. Мы вновь петляли темными коридорами, пока не оказались перед скромной невысокой дверью, будто бы дверцей в какую-то камору или кладовку, так низка она была, тяжела и массивна. Вооруженные стражники открыли ее нам и меня втолкнули внутрь.
Я очутился в пустой совершенно голой комнате, небольшой, с высоким потолком. Ее беленые стены совсем не имели никакого украшения, в ней не было окон, и только можно было догадываться, что за стенным выступом есть потайная дверь.
В глубине на троне - настоящем и роскошном кресле, столь отличном пышностью от простоты самой комнаты, восседал человек, весь в черном. Он был лицом стар и в тоже время не был дряхлым. Его кожа была как пергамент – сухой, коричневый и ломкий, рот как узкая щель, крючковатый нос, впалые щеки, торчащие скулы – хищное лицо имел тот старец. Но гла-за его были глазами юноши – ясные, зоркие, внимательные – они не слезились и не туманились, а пристально разглядывали меня, сверкая голубоватым белком. Вокруг удивительного старца стояло несколько человек, так же в белых одеждах, только на этих платьях я уже различил алые знаки, и этим они мне показались еще более схожими с моими братьями. Я и раньше слыхал, что есть между нами и асcаcинами связь, что у них тоже вроде бы как орден - есть солдаты, есть свои рыцари и свои приоры, носящие свои басурманские названия. Что у нас общего с ними, я так никогда и не узнал, но ведь недаром Орден оказывал им покровительство и даже брал за это дань с «убийц»… Когда сокровищами, а когда и кровью…
Однако, разглядев меня, старик что-то защелкал на своем птичьем языке, обращаясь к одному из приближенных. Тот передал мне на франкском, что Господин спрашивает, с чем я прибыл к нему и ждет, что я вручу ему послание, если таковое для него имеется. Я вынул спря-танное в кладках одежды письмо и протянул тому, кто говорил со мной на родном мне языке. Письмо взяли - осторожно… Тот, кто развернул его, чтобы читать, натянул сперва на руки холщовые перчатки. Внутренняя дрожь пробрала меня – их недоверие к нам могло мне стоить жизни при малейшем подозрении! Меня послали сюда, зная, что я могу не выйти живым! Или не зная?..
Толмач, низко склоняясь к самому уху хозяина, читал тому послание христианского короля. Старец ни звуком, ни гримасой не выдал своих мыслей по поводу зачтенного письма. Он повернул голову в мою сторону и произнес (а мне затем перевели), что испрошенное будет исполнено, а я могу идти, мне дадут с дороги вымыться, накормят и… покажут Рай!..
Визир (так я про себя называл того приближенного в белых одеждах, что имел право склоняться к господину и говорить ему в самое ухо) махнул рукой, двери позади меня сами распахнулись, и я попятился к выходу…
Путанными коридорами меня доставили в изящную маленькую залу. Она совсем не напоминала по-монашески простого обиталища Горного старца. Всюду здесь витыми тонкими стволами возносились к потолку колонны, красивая лепнина и узорные арабески украшали потолок и стены. Кованные, тонкой работы светильники раскачивались меж колонн, свисая с потолка, от курильниц исходил дурманящий аромат, вздымался легкий голубоватый дым каких-то благовоний… Раньше я видел такое в Испании, у тамошних мавров в их пышных дворцах - ведь даже здесь, на Востоке, такую красоту не часто встретишь. Особенно недоступна она нам, простым солдатам господним, ибо в домах Ордена царит не пышность, но простота. В дворцах мы бываем не часто, или видим большие общие залы, но не внутренние изящно убранные покои.
Так вот, посреди этой чудной залы был бассейн – неглубокая мраморная овальная чаша, наполненная горячей водой, от которой поднимался ароматный пар. Поверхность воды была вся в розовых лепестках, и меня это восхитило. Но я так же почувствовал укол совести – не пристало мне, аскету, христову воину, предаваться столь утонченным усладам, да еще в самом логове неверных. Да и для меня ли все это?..
Ответ был мне дан в облике двух мощных чернокожих рабов, обнаженных до пояса сверху, а ниже обернутых длинной белой тканью до пят. Я не привык, чтобы меня касались, и намеревался воспротивиться этим слугам, пришедшим мне помочь. Но они были так почти-тельны и ловки, снимая с меня платье, помогая забраться в воду и омывая меня, что я решил принять их услуги и не обижать, а паче того напрасно не злить моих гостеприимных хозяев… Усталость разлилась по моему телу и властно сковала все члены. Кажется, я даже задремал и качался на волнах дремотного удовольствия, пока рабы занимались мной. Мне помогли выйти из бассейна, поддерживая под руки, и уложили на низкое ложе, покрытое мягкой тканью. Теперь я уже и не думал сопротивляться, а принимал с удовольствием все как есть. Рабы принялись натирать меня ароматными маслами, разминая мое усталое, ноющее от боли тело. Под их умелыми руками я ощущал блаженство… Курящиеся травы и приятное расслабленное тепло от бережных рук погрузили меня в сон… Сколько я спал, не знаю. Открыв глаза, я никого не обнаружил рядом. Зато недалеко от меня я увидел столик, заставленный блюдами с различными яствами, стеклянными чашами и кувшинами с тонким горлом. Мне бы следовало опасаться и быть осторожным. Но бдительность моя совсем растворилась в окружившей меня неге. И я, малодушный, с радостью принял данные мне блага – я сел к столу и принялся пробовать от каждого блюда - все же я был очень голоден. Еда здесь была превосходна - великолепное мясо, сдобренное пряностями, придававшими ей необычный вкус. В кувшинах оказалось вино. Отпив, я узнал кипрское. И в нем я ощутил ту странную пряность, что была в мясе. Но и тогда меня ничто не насторожило. Воистину, если Господь хочет наказать, он делает нас слепыми и глухими…
Насытившись, я еле добрел до своего ложа и тотчас провалился в сон, едва моя голова коснулась вышитой шелковой подушки.
Не ведаю, наяву ли, или то было продолжение сна, но очнулся я уже не в зале, а под от-крытым небом у неких ворот. Ажурные врата распахнулись предо мной, и я вошел… в райский сад…
Воздух здесь струился густым потоком, колеблющимся маревом и благоухал всеми ароматами Востока! Каких цветов и трав здесь только не было! Густые заросли кустарника в цветении, словно усыпанные звездами, тонкие кипарисы и стройные пальмы, пышные мандаринные и гранатовые, и разные другие деревья с плодами росли здесь, гибкие лианы и плющ обвивали их стволы… всюду были высажены кусты олеандра, пронзительно пах самшит, магнолии в цвету окружали меня…И везде, повсюду росли кусты роз, всех цветов и всевозможных форм – и пышные огромные, и мелкие изящные бутоны и бутончики источали свой головокружительный аромат, он плыл плотным маревом и напитывал воздух вокруг… Журчали фонтаны, звенели водяные струи, я слышал крики павлинов и видел иногда их пышные хвосты, хоть в зарослях самих райских птиц видно не было…
Каких только птиц не слышал я тут голосов! И соловей, и жаворонок пели мне одновременно, словно природа не дала одному утро, а другому ночь… Мне было здесь так хорошо, что если бы в тот миг я знал, что должен умереть, я был бы этим только счастлив…Низкая стена сада позволяла видеть всю долину внизу далеко окрест, и я чувствовал себя так, словно у меня за спиной выросли крылья и я могу как птица воспарить над этой красотою и свободой, и слететь туда, вниз…
Спускались легкие сумерки… И в небе надо мной пронзительной вспышкой, небесным оком зажглась Звезда… Я в самом деле ожидал, что сейчас из зеленой чащи ко мне навстречу выступят и лев, и вол, и орел слетит ко мне от горних высей… Воистину, предо мной расстелился Эдемский сад! На глазах моих выступили слезы, из груди рвалась песнь - псалом о дивном вертограде…
Но на этом чудеса не кончились. Не лев, не вол и не прочие разумные звери вышли ко мне, но райская дева! Походкой плавною, покачивая гибким станом, она приближалась. Я был в смятении. Ведь в нашем раю нет иных дев, кроме праведниц, и только в раю неверных девы забавляют мужей! Но она шла прямо ко мне, призывно тянула обнаженные руки. А если это в самом деле Рай, и он – таков?! Что делать мне?! Рассудок мой еще был способен рождать мысли, а вот тело предало меня – я лежал на мягкой траве и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Должно быть, если б меня убивали, я и тогда не смог бы сделать ни единого движения. Дева в тонких покрывалах меж тем оказалась уж подле меня и опустилась рядом на траву…
Она приблизила свое лицо к моему лицу, сквозь ткань тонкой газовой накидки поцеловала в губы. Затем она обвила меня своими руками… Мне бы следовало закричать, вскочить и бежать – но я не мог! Я был без сил, и даже голос отказывался мне повиноваться. Она забралась на меня сверху, обвилась вокруг меня как змея, сковала руками и ногами словно цепью. Я весь внутри горел под ее прикосновениями и поцелуями, а внешне лежал как каменное изваяние. Голова моя пылала, перед глазами все плыло…
А дева меж тем скинула свои семь покрывал одно за одним и открыла мне свой райский лик… Бог мой, на меня смотрели знакомые серые глаза в ореоле черных ресниц, а вместо об-наженной райской пери на мне восседал мой давешний проводник и спутник! Внутри меня разразилась буря, я бы сбросил его с себя, но тело мое онемело, члены отнялись, и со мной можно было творить, что угодно, как с малым ребенком… Глядя на него в беспомощной ярости, я все ж теперь мог хорошенько его рассмотреть. И то, что я видел перед собой, точнее, оседлавшим меня, было хорошо, весьма… Он был юн, моложе, чем представлялось мне. Чертами - принц: тонколикий, с выгнутыми дугами бровей, светлоглазый и черноволосый. Кожа его была оливково-смугла, тонкотелый и гибкий, не муж еще, но и не мальчик, он был как жеребенок - уже силен, но мощи и тяжести еще в нем не было… Ласков был его взгляд, устремленный на меня, и в нем плясали лукавые бесовские огни.
Никто и никогда так не ласкал меня. Всю жизнь свою провел я среди солдат, которые дарили свой единственный братский поцелуй вступающему в орден. Затем была суровая жизнь, полная опасностей, но лишенная простого человеческого участия и тепла. Лишь однажды, в ранней юности довелось изведать мне любовь крестьянской девушки. Но разве можно было сравнить те неумелые ласки с изысканным наслаждением, которое дарил мне мой непрошенный возлюбленный! Он вертелся на мне шустрой белкой, выгибался хищной кошкой, терся своей гладкой кожей о мое нагое тело… О, как искусны были его руки, и как искусны были его уста! Улыбки его были прелестны и дурманили пуще вина. В глазах его была только сладость и нежность… Не было таких ласк, каких бы он мне не дарил, и не было такого наслаждения, какого бы я с ним не изведал! И тогда я понял, что за любовь платят всегда любовью тому, кто дарит ее, кто дает наслаждение и радость… И я был ему благодарен! Я не заметил сам, как стал ему отвечать… И как не возмущалась моя душа, тело мое только радовалось. Ибо тело есть первейший отступник, готовый предать все, что дорого душе всего лишь за краткий счастливый миг! Ах, что творил со мною этот проклятый сарацин, мой огненный ангел с пылающим мечом, который он вонзал в меня множество раз… а я в свой черед вгонял в него свой… Мы дошли в своем распутстве до бешенства, экстатического безумия, мы бились с ним в корчах, как пляшущие танец святого Вита, издавая пронзительные крики, и он в последних страстных судорогах заламывал руки над своей головой… Затем, упав друг на друга, мы тесно сплелись и затихли, погрузившись в забытье… Что было сном, а что явью, хорошенько мне и самому теперь не разобрать…
Рыцарь замолчал на несколько мгновений. Слушающие не смели вздохнуть, молчали и ждали его новых слов, затаив дыханье…
Тамплиер очнулся и продолжил.
Ну вот, мессиры. А далее я пришел в себя на людной улице какого-то города. Я был как бродяга, одет в лохмотья и лежал в пыли у стены городского рынка, вокруг меня толпился народ. Мое счастье, что я умел говорить по-арабски. Кое-как встав и растолкав любопытных, пустился я бежать от того места. Я запутался в узких проулках. Какие-то люди пожалели меня, дали еды. Я налгал им, что меня ограбили, а сам я честный купец. Узнал я и город, в котором очутился. Это был Дамаск. На рынке нанялся я погонщиком при караване, шедшем к Акре. Тогда был мир, и мы с неверными мирно соседствовали и торговали. Так я и добрался домой.
Мой синьор хвалил меня, сказав, что я верно все исполнил, проявил и мужество и хитрость. О приключении в саду ему я не рассказал. Но о том, что мне давали странную еду, и затем о том, как очутился внезапно в Дамаске, я ему поведал. Господин мой пояснил, что Горный старец, или его наместник, всегда поступаю так с гостями горных крепостей, ибо опасаются, что иначе скрытая дорога в горы будет обнаружена и тайна их убежища раскрыта, если гость проедет той дорогой второй раз, ибо за один проход мало кто может запомнить такой замысловатый путь. Он же поведал мне, что странные травы и дурман курильниц, странные запахи и головокружительные ароматы, преследовавшие меня в крепости, есть не что иное, как особое растение, дарящее счастье и забытье. Им ассасины пользуются, чтобы подчинить волю своих верных слуг и приверженцев. Зовется трава «гашиш», а сами убийцы – «гашишинами».
Значит, мой Эдем был только лишь плодом одурманенного разума? Но разве могла моя фантазия быть столь живой, столь осязаемой?.. Не-е-ет… Этому я не поверил. Я знал, что юно-ша, мой райский ангел, был живым и настоящим… С того дня я затосковал навек. Я был отрав-лен. Нет, не дурманною травой… Я был отравлен тем юным сарацином, прекрасным принцем с медовой кожей и сладкими устами… Я как с ума сошел. Я не мог спокойно смотреть на моло-дых арабов, франков, все равно кого! В их статных гибких телах, в их лицах я неизменно искал след его улыбки, и его черты… Молодые арабские невольники, юные орденские оруженосцы или молодые пажи – все они были моей мукой, моим наваждением. Невыносимые терзания испытывал я. Как-то не в силах дольше терпеть, я поведал о моем безумии господину моему, Магистру. Мой господин внимательно послушав, мне сказал, что такова была жестокая месть неверных христову воину - приоткрыть завесу мнимого Рая, который якобы возможно получить на земле… Он поразмыслил и дал мне совет, как мне избавиться от сарацинского колдовского заклятия. Когда я вернусь на Запад, мне непременно нужно свершить великий подвиг паломничества в великий Град, одним словом, он дал мне совет отправиться на богомолье в Рим. С караваном паломников, в их грубом платье и пешком. И в Риме, покаявшись, испросить прощения и благословения у самого Папы. Вот так, мессиры, я и оказался с вами здесь в надежде, что навек избавлюсь от моего безумия и греха.
И вот еще что, синьоры. Спустя небольшое время после моей поездки в горную крепость дошли до нас вести, потрясшие мир христиан Востока - убит был славный и знатный вельможа, граф Эдесский, Коррадо да Монферрато. Ходили слухи, что в этом деле не обошлось без "убийц", ассасинов. А я про себя подумал, что в том, возможно, была и моя невольная вина…
Так закончил свою историю рыцарь-храмовник, погрузив своих слушателей-спутников в глубокую задумчивость каждого о своем…
Персонажи: Рыцарь/ассасин
Рейтинг: PG-13
Категория: слеш
Тема: Луна: заблуждение, обман, недуги. Двуличие окружающих. Враги, тайные и явные. Потеря иллюзий
Размер: 3341слов
читать дальше
- А что, господа хорошие, прекрасные синьоры! - обратился рыцарь к сотоварищам, насытившимся и устроившимся поудобней у костра. Все они, и он в числе прочих паломников, шли на богомолье в Рим, желая покаяться и испросить благословения у Папы.- Чем дрожа от холода ночь коротать, (а огонь-то поддерживать надо!), чем слушать волчий вой, не поделиться ли нам, братья, друг с другом хорошей историей, - глаза его лукаво замерцали, полыхнули в них языки огня. - расскажем каждый, что за тяжесть томит его душу, что за грех идет он замаливать - и душа облег-чится и друг либо позабавится, либо призадумается…
Взглядом обвел притихшее общество - кто зарделся, подобно юному монашку, кто опустил глаза, а кто и отвернулся вовсе, закрыв лицо широким рукавом - и продолжил: "Синьоры мои, стыдиться нам друг друга нечего, ибо стало мне известно, что все мы прогневали небеса впадением в один и тот же грех… Да… тот, кто исповедовал нас в Парме перед отправкой в долгий путь и собрал вместе, был большой шутник! - человек засмеялся. - Ну, чтоб не смущать вас далее, подам пример и расскажу свою историю. Слушайте!"
И, как не хотели все казаться равнодушными, как ни душило всех смущение, они жадно уставились на рассказчика и изготовились внимательно слушать.
Случилось это во времена, когда я, молодой крестоносец, как многие другие, сражался в Палестине, в Святой Земле за Господень гроб… Битвы, сражения, опасности, товарищи, подвиги… А также ужас, грязь, кровь, страх, звериная жестокость… Всего было вдоволь… но не о том я вам хотел, синьоры, поведать. В ту пору в Святую Землю прибыл славный король Ричард, по прозванию Львиное Сердце. Мы, храмовники, бились с ним вместе под Аккрой. А я в ту пору был уж не простой христов солдат. В одной из переделок славный король меня приметил, ибо моя ловкость стоила ему спасенной жизни. И ведь при войске я к тому же не последним был человеком, а приближенным самого Магистра… Какие были дела у нашего Магистра с королем, о том не ведаю. Но однажды мой сеньор призвал меня к себе в покой и велел собираться в путь. Сказал он мне, что должен я буду с проводником отправиться через Сирийскую пустыню в горы, там найти скрытую крепость и передать послание короля Ричарда… Кому передать, он мне не объяснил, а только глядел мне в глаза так сурово и долго, что я и сам все понял… Послание то, сказал мне мой господин, великой важности. И если в дороге с нами что-то случится, то мне след жизнь положить, но письмо в чужие руки попасть не должно.
Итак, собрал я скромные пожитки в дальний и опасный путь, оделся в дорожное платье, без всяких знаков и отличий, и выехал из крепости в город, ибо там мне предстояло отыскать моего проводника. Уговор был такой – найду я на базаре лавку кузнеца Хасана, там меня будет ждать мой таинственный провожатый.
Я поблуждал по шумному и пыльному базару, где давно смешались все народы и языки. Вокруг меня были такие толчея и гвалт, что рябило в глазах и закладывало уши. Поплутав среди толпы, недовольно ворчавшей на меня с моим конем, рассекавшим своей широкой грудью это пестрое людское море, я обнаружил нужную лавчонку кузнеца. Войдя в нее, я произнес условленные слова. Старик с пергаментной кожей зыркнул на меня исподлобья и кивнул кому-то в темную глубину лавчонки. Навстречу мне из сумрака явился человек, весь закутанный в темные одежды, голова его была тщательно обвита тканью, длинным спускающимся концом которой он закрыл нижнюю половину лица. Он кивнул мне и обменялся со мной условленными знаками. В темноте я не мог его хорошенько разглядеть. А на ярком солнце мне в лицо взглянули огромные темно-серые глаза, из-за густых ресниц словно бы подведенные темной хной. Мы вместе покинули лавку. Он отвязал коня, стоявшего на привязи позади лавочки, лихо вскочил в седло и двинулся первым, мой гибкий всадник, мой новый проводник…
Мы выехали из городских ворот и тронулись в путь в направлении Сирийской пустыни. Он знал дорогу хорошо и ловко вел наш маленький отрядец из двоих, чтоб не попасться в лапы ни одной из опасностей, подстерегающих обычных путников посреди песков Палестины. В пути мы делали привалы на мелких постоялых дворах, или в шатрах кочевников - у моего таинственного провожатого были знакомцы всюду -, или останавливались мы просто в зеленых островках прохлады – оазисах, где дай Господь, чтобы росла хоть одна пальма, но неизменно из земли бил чистый родник. Плутали мы по пустыне так несколько дней, делая долгие переходы, не щадя себя, но щадя коней. Хоть память моя не так хороша и многое забылось, но отчего-то я запомнил, что ночью в пустыне воздух холоден и свеж, прозрачен как хрусталь, над головой где-то высоко-высоко переливаются алмазным гранями звезды, а вокруг поют пески… А еще запомнил я, как во тьме сверкали глаза моего спутника – я часто ловил на себе этот взгляд и думал, изучает он, что ли, меня?.. Теперь мне кажется странным, но с ним в пути мы почти не говорили и чаще объяснялись знаками… А еще я так и не увидел целиком его лица – ел ли он, пил, умывался - он делал это, повернувшись ко мне спиной, а говорил со мной лишь тщательно закрывшись плотной тканью.
Пустыня кончилась, мы углубились в горы. Мой спутник знал все тропы и ловко провел нас среди скал. Мы двигались осторожно, всякий раз рискуя, что лошадь оступится, и тогда… Частенько сердце мое уходило в пятки при звуке сыплющихся в пропасть камешков из-под ло-шадиных копыт.
Тайные тропы в горах нас наконец-то привели к таинственной крепости, что лепилась на скалах, возносясь над обрывами так рискованно и страшно, что казалось невероятным считать ее творением человеческих рук. Таким и должно быть гнездо ассасинов.
На входе стража обезоружила нас, и мы вошли. Крепость-рибат, каких множество на Востоке - и неприступная цитадель, и мирный монастырь для духовного уединения. Внутри все было просто и величественно: белые стены, тяжелые камни кладки, длинные коридоры и громадные гулкие залы… Мы петляли по ним вслед за нашими молчаливыми провожатыми, стройными людьми в белых одеждах. Что напоминали они мне, эти одеянья? А напоминали они мне платье моих собственных братьев – храмовников…
Мы вошли в большую залу, на полу были разбросаны подушки, на них возлежали десять человек. Мой спутник сделал знак, что люди эти уважаемые, не простые солдаты. Они кивнули мне, и я ответил на поклон. Меня пригласили в круг, возлечь рядом и принять дымящуюся чашу, такую же как у остальных. Напиток был горяч и темен, прозрачен и имел тонкий странный аромат. Я беспокойно оглянулся на спутника, но он кивнул мне, успокоив, что это можно пить не опасаясь. Причудлив был вкус того отвара – приятен и одновременно неприятен. Но он согрел меня и успокоил, члены мои расслабились, голова стала легкой и совсем-совсем пустой…
Очнувшись, я не обнаружил рядом своего проводника и прежних десять возлежащих ря-дом также не увидел. За мной пришли все те же молчаливые люди в белом, и повели за собой. Мы вновь петляли темными коридорами, пока не оказались перед скромной невысокой дверью, будто бы дверцей в какую-то камору или кладовку, так низка она была, тяжела и массивна. Вооруженные стражники открыли ее нам и меня втолкнули внутрь.
Я очутился в пустой совершенно голой комнате, небольшой, с высоким потолком. Ее беленые стены совсем не имели никакого украшения, в ней не было окон, и только можно было догадываться, что за стенным выступом есть потайная дверь.
В глубине на троне - настоящем и роскошном кресле, столь отличном пышностью от простоты самой комнаты, восседал человек, весь в черном. Он был лицом стар и в тоже время не был дряхлым. Его кожа была как пергамент – сухой, коричневый и ломкий, рот как узкая щель, крючковатый нос, впалые щеки, торчащие скулы – хищное лицо имел тот старец. Но гла-за его были глазами юноши – ясные, зоркие, внимательные – они не слезились и не туманились, а пристально разглядывали меня, сверкая голубоватым белком. Вокруг удивительного старца стояло несколько человек, так же в белых одеждах, только на этих платьях я уже различил алые знаки, и этим они мне показались еще более схожими с моими братьями. Я и раньше слыхал, что есть между нами и асcаcинами связь, что у них тоже вроде бы как орден - есть солдаты, есть свои рыцари и свои приоры, носящие свои басурманские названия. Что у нас общего с ними, я так никогда и не узнал, но ведь недаром Орден оказывал им покровительство и даже брал за это дань с «убийц»… Когда сокровищами, а когда и кровью…
Однако, разглядев меня, старик что-то защелкал на своем птичьем языке, обращаясь к одному из приближенных. Тот передал мне на франкском, что Господин спрашивает, с чем я прибыл к нему и ждет, что я вручу ему послание, если таковое для него имеется. Я вынул спря-танное в кладках одежды письмо и протянул тому, кто говорил со мной на родном мне языке. Письмо взяли - осторожно… Тот, кто развернул его, чтобы читать, натянул сперва на руки холщовые перчатки. Внутренняя дрожь пробрала меня – их недоверие к нам могло мне стоить жизни при малейшем подозрении! Меня послали сюда, зная, что я могу не выйти живым! Или не зная?..
Толмач, низко склоняясь к самому уху хозяина, читал тому послание христианского короля. Старец ни звуком, ни гримасой не выдал своих мыслей по поводу зачтенного письма. Он повернул голову в мою сторону и произнес (а мне затем перевели), что испрошенное будет исполнено, а я могу идти, мне дадут с дороги вымыться, накормят и… покажут Рай!..
Визир (так я про себя называл того приближенного в белых одеждах, что имел право склоняться к господину и говорить ему в самое ухо) махнул рукой, двери позади меня сами распахнулись, и я попятился к выходу…
Путанными коридорами меня доставили в изящную маленькую залу. Она совсем не напоминала по-монашески простого обиталища Горного старца. Всюду здесь витыми тонкими стволами возносились к потолку колонны, красивая лепнина и узорные арабески украшали потолок и стены. Кованные, тонкой работы светильники раскачивались меж колонн, свисая с потолка, от курильниц исходил дурманящий аромат, вздымался легкий голубоватый дым каких-то благовоний… Раньше я видел такое в Испании, у тамошних мавров в их пышных дворцах - ведь даже здесь, на Востоке, такую красоту не часто встретишь. Особенно недоступна она нам, простым солдатам господним, ибо в домах Ордена царит не пышность, но простота. В дворцах мы бываем не часто, или видим большие общие залы, но не внутренние изящно убранные покои.
Так вот, посреди этой чудной залы был бассейн – неглубокая мраморная овальная чаша, наполненная горячей водой, от которой поднимался ароматный пар. Поверхность воды была вся в розовых лепестках, и меня это восхитило. Но я так же почувствовал укол совести – не пристало мне, аскету, христову воину, предаваться столь утонченным усладам, да еще в самом логове неверных. Да и для меня ли все это?..
Ответ был мне дан в облике двух мощных чернокожих рабов, обнаженных до пояса сверху, а ниже обернутых длинной белой тканью до пят. Я не привык, чтобы меня касались, и намеревался воспротивиться этим слугам, пришедшим мне помочь. Но они были так почти-тельны и ловки, снимая с меня платье, помогая забраться в воду и омывая меня, что я решил принять их услуги и не обижать, а паче того напрасно не злить моих гостеприимных хозяев… Усталость разлилась по моему телу и властно сковала все члены. Кажется, я даже задремал и качался на волнах дремотного удовольствия, пока рабы занимались мной. Мне помогли выйти из бассейна, поддерживая под руки, и уложили на низкое ложе, покрытое мягкой тканью. Теперь я уже и не думал сопротивляться, а принимал с удовольствием все как есть. Рабы принялись натирать меня ароматными маслами, разминая мое усталое, ноющее от боли тело. Под их умелыми руками я ощущал блаженство… Курящиеся травы и приятное расслабленное тепло от бережных рук погрузили меня в сон… Сколько я спал, не знаю. Открыв глаза, я никого не обнаружил рядом. Зато недалеко от меня я увидел столик, заставленный блюдами с различными яствами, стеклянными чашами и кувшинами с тонким горлом. Мне бы следовало опасаться и быть осторожным. Но бдительность моя совсем растворилась в окружившей меня неге. И я, малодушный, с радостью принял данные мне блага – я сел к столу и принялся пробовать от каждого блюда - все же я был очень голоден. Еда здесь была превосходна - великолепное мясо, сдобренное пряностями, придававшими ей необычный вкус. В кувшинах оказалось вино. Отпив, я узнал кипрское. И в нем я ощутил ту странную пряность, что была в мясе. Но и тогда меня ничто не насторожило. Воистину, если Господь хочет наказать, он делает нас слепыми и глухими…
Насытившись, я еле добрел до своего ложа и тотчас провалился в сон, едва моя голова коснулась вышитой шелковой подушки.
Не ведаю, наяву ли, или то было продолжение сна, но очнулся я уже не в зале, а под от-крытым небом у неких ворот. Ажурные врата распахнулись предо мной, и я вошел… в райский сад…
Воздух здесь струился густым потоком, колеблющимся маревом и благоухал всеми ароматами Востока! Каких цветов и трав здесь только не было! Густые заросли кустарника в цветении, словно усыпанные звездами, тонкие кипарисы и стройные пальмы, пышные мандаринные и гранатовые, и разные другие деревья с плодами росли здесь, гибкие лианы и плющ обвивали их стволы… всюду были высажены кусты олеандра, пронзительно пах самшит, магнолии в цвету окружали меня…И везде, повсюду росли кусты роз, всех цветов и всевозможных форм – и пышные огромные, и мелкие изящные бутоны и бутончики источали свой головокружительный аромат, он плыл плотным маревом и напитывал воздух вокруг… Журчали фонтаны, звенели водяные струи, я слышал крики павлинов и видел иногда их пышные хвосты, хоть в зарослях самих райских птиц видно не было…
Каких только птиц не слышал я тут голосов! И соловей, и жаворонок пели мне одновременно, словно природа не дала одному утро, а другому ночь… Мне было здесь так хорошо, что если бы в тот миг я знал, что должен умереть, я был бы этим только счастлив…Низкая стена сада позволяла видеть всю долину внизу далеко окрест, и я чувствовал себя так, словно у меня за спиной выросли крылья и я могу как птица воспарить над этой красотою и свободой, и слететь туда, вниз…
Спускались легкие сумерки… И в небе надо мной пронзительной вспышкой, небесным оком зажглась Звезда… Я в самом деле ожидал, что сейчас из зеленой чащи ко мне навстречу выступят и лев, и вол, и орел слетит ко мне от горних высей… Воистину, предо мной расстелился Эдемский сад! На глазах моих выступили слезы, из груди рвалась песнь - псалом о дивном вертограде…
Но на этом чудеса не кончились. Не лев, не вол и не прочие разумные звери вышли ко мне, но райская дева! Походкой плавною, покачивая гибким станом, она приближалась. Я был в смятении. Ведь в нашем раю нет иных дев, кроме праведниц, и только в раю неверных девы забавляют мужей! Но она шла прямо ко мне, призывно тянула обнаженные руки. А если это в самом деле Рай, и он – таков?! Что делать мне?! Рассудок мой еще был способен рождать мысли, а вот тело предало меня – я лежал на мягкой траве и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Должно быть, если б меня убивали, я и тогда не смог бы сделать ни единого движения. Дева в тонких покрывалах меж тем оказалась уж подле меня и опустилась рядом на траву…
Она приблизила свое лицо к моему лицу, сквозь ткань тонкой газовой накидки поцеловала в губы. Затем она обвила меня своими руками… Мне бы следовало закричать, вскочить и бежать – но я не мог! Я был без сил, и даже голос отказывался мне повиноваться. Она забралась на меня сверху, обвилась вокруг меня как змея, сковала руками и ногами словно цепью. Я весь внутри горел под ее прикосновениями и поцелуями, а внешне лежал как каменное изваяние. Голова моя пылала, перед глазами все плыло…
А дева меж тем скинула свои семь покрывал одно за одним и открыла мне свой райский лик… Бог мой, на меня смотрели знакомые серые глаза в ореоле черных ресниц, а вместо об-наженной райской пери на мне восседал мой давешний проводник и спутник! Внутри меня разразилась буря, я бы сбросил его с себя, но тело мое онемело, члены отнялись, и со мной можно было творить, что угодно, как с малым ребенком… Глядя на него в беспомощной ярости, я все ж теперь мог хорошенько его рассмотреть. И то, что я видел перед собой, точнее, оседлавшим меня, было хорошо, весьма… Он был юн, моложе, чем представлялось мне. Чертами - принц: тонколикий, с выгнутыми дугами бровей, светлоглазый и черноволосый. Кожа его была оливково-смугла, тонкотелый и гибкий, не муж еще, но и не мальчик, он был как жеребенок - уже силен, но мощи и тяжести еще в нем не было… Ласков был его взгляд, устремленный на меня, и в нем плясали лукавые бесовские огни.
Никто и никогда так не ласкал меня. Всю жизнь свою провел я среди солдат, которые дарили свой единственный братский поцелуй вступающему в орден. Затем была суровая жизнь, полная опасностей, но лишенная простого человеческого участия и тепла. Лишь однажды, в ранней юности довелось изведать мне любовь крестьянской девушки. Но разве можно было сравнить те неумелые ласки с изысканным наслаждением, которое дарил мне мой непрошенный возлюбленный! Он вертелся на мне шустрой белкой, выгибался хищной кошкой, терся своей гладкой кожей о мое нагое тело… О, как искусны были его руки, и как искусны были его уста! Улыбки его были прелестны и дурманили пуще вина. В глазах его была только сладость и нежность… Не было таких ласк, каких бы он мне не дарил, и не было такого наслаждения, какого бы я с ним не изведал! И тогда я понял, что за любовь платят всегда любовью тому, кто дарит ее, кто дает наслаждение и радость… И я был ему благодарен! Я не заметил сам, как стал ему отвечать… И как не возмущалась моя душа, тело мое только радовалось. Ибо тело есть первейший отступник, готовый предать все, что дорого душе всего лишь за краткий счастливый миг! Ах, что творил со мною этот проклятый сарацин, мой огненный ангел с пылающим мечом, который он вонзал в меня множество раз… а я в свой черед вгонял в него свой… Мы дошли в своем распутстве до бешенства, экстатического безумия, мы бились с ним в корчах, как пляшущие танец святого Вита, издавая пронзительные крики, и он в последних страстных судорогах заламывал руки над своей головой… Затем, упав друг на друга, мы тесно сплелись и затихли, погрузившись в забытье… Что было сном, а что явью, хорошенько мне и самому теперь не разобрать…
Рыцарь замолчал на несколько мгновений. Слушающие не смели вздохнуть, молчали и ждали его новых слов, затаив дыханье…
Тамплиер очнулся и продолжил.
Ну вот, мессиры. А далее я пришел в себя на людной улице какого-то города. Я был как бродяга, одет в лохмотья и лежал в пыли у стены городского рынка, вокруг меня толпился народ. Мое счастье, что я умел говорить по-арабски. Кое-как встав и растолкав любопытных, пустился я бежать от того места. Я запутался в узких проулках. Какие-то люди пожалели меня, дали еды. Я налгал им, что меня ограбили, а сам я честный купец. Узнал я и город, в котором очутился. Это был Дамаск. На рынке нанялся я погонщиком при караване, шедшем к Акре. Тогда был мир, и мы с неверными мирно соседствовали и торговали. Так я и добрался домой.
Мой синьор хвалил меня, сказав, что я верно все исполнил, проявил и мужество и хитрость. О приключении в саду ему я не рассказал. Но о том, что мне давали странную еду, и затем о том, как очутился внезапно в Дамаске, я ему поведал. Господин мой пояснил, что Горный старец, или его наместник, всегда поступаю так с гостями горных крепостей, ибо опасаются, что иначе скрытая дорога в горы будет обнаружена и тайна их убежища раскрыта, если гость проедет той дорогой второй раз, ибо за один проход мало кто может запомнить такой замысловатый путь. Он же поведал мне, что странные травы и дурман курильниц, странные запахи и головокружительные ароматы, преследовавшие меня в крепости, есть не что иное, как особое растение, дарящее счастье и забытье. Им ассасины пользуются, чтобы подчинить волю своих верных слуг и приверженцев. Зовется трава «гашиш», а сами убийцы – «гашишинами».
Значит, мой Эдем был только лишь плодом одурманенного разума? Но разве могла моя фантазия быть столь живой, столь осязаемой?.. Не-е-ет… Этому я не поверил. Я знал, что юно-ша, мой райский ангел, был живым и настоящим… С того дня я затосковал навек. Я был отрав-лен. Нет, не дурманною травой… Я был отравлен тем юным сарацином, прекрасным принцем с медовой кожей и сладкими устами… Я как с ума сошел. Я не мог спокойно смотреть на моло-дых арабов, франков, все равно кого! В их статных гибких телах, в их лицах я неизменно искал след его улыбки, и его черты… Молодые арабские невольники, юные орденские оруженосцы или молодые пажи – все они были моей мукой, моим наваждением. Невыносимые терзания испытывал я. Как-то не в силах дольше терпеть, я поведал о моем безумии господину моему, Магистру. Мой господин внимательно послушав, мне сказал, что такова была жестокая месть неверных христову воину - приоткрыть завесу мнимого Рая, который якобы возможно получить на земле… Он поразмыслил и дал мне совет, как мне избавиться от сарацинского колдовского заклятия. Когда я вернусь на Запад, мне непременно нужно свершить великий подвиг паломничества в великий Град, одним словом, он дал мне совет отправиться на богомолье в Рим. С караваном паломников, в их грубом платье и пешком. И в Риме, покаявшись, испросить прощения и благословения у самого Папы. Вот так, мессиры, я и оказался с вами здесь в надежде, что навек избавлюсь от моего безумия и греха.
И вот еще что, синьоры. Спустя небольшое время после моей поездки в горную крепость дошли до нас вести, потрясшие мир христиан Востока - убит был славный и знатный вельможа, граф Эдесский, Коррадо да Монферрато. Ходили слухи, что в этом деле не обошлось без "убийц", ассасинов. А я про себя подумал, что в том, возможно, была и моя невольная вина…
Так закончил свою историю рыцарь-храмовник, погрузив своих слушателей-спутников в глубокую задумчивость каждого о своем…
@темы: Ориджинал: Европа: Средневековье-Ренессанс. Мечи и жезлы
-
-
18.06.2010 в 21:37-
-
19.06.2010 в 01:00-
-
19.06.2010 в 01:52-
-
19.06.2010 в 16:24-
-
19.06.2010 в 22:42-
-
20.06.2010 в 00:54-
-
15.07.2010 в 21:53-
-
21.07.2010 в 12:59