Фэндом: Мор.Утопия.
Персонажи: Спичка.
Рэйтинг: G
Категория: джен.
Тема: Шут.
Размер: 831 слово.
Спичка подныривает под очередным забором. Немножко обдирает спину о грубый край лаза. Рубашка наверняка скоро совсем изорвется от такого образа жизни, но подумаешь, рубашка. Всегда можно попросить Капеллу зашить, или найти новую. Или самому поставить заплатку. Хотя наверняка выйдет криво...
Он пересекает очередную улицу вброд, словно реку. Перемахивает через следующий забор, в котором никто не озаботился пробить дырку, потому что все лазают так. Путь его лежит к Степи, к морю трав и ветру, в кармане на всякий случай прячется карта, хотя на самом деле она не нужна. Все обжитые, исследованные места Спичка знает и так, а в неисследованных она ему не поможет...
У Кургана Раги трепещут огнем факелы. В небе кружит одинокая ворона. Спичка залегает в травах, так, чтобы оказаться невидимым для любого, кто станет смотреть. Сердце у него, ни смотря ни на что, прыгает где-то в горле. Сегодня Черви-одонхе приведут из Степи Высшего, а это случается раз в несколько лет. Нельзя упустить такого шанса, но о тех, кто без дозволения Уклада смотрел на обряды говорят, что никто больше не встречал их.
Спичка думает - "Если что, конечно, убегу."
И сам в это верит. Страх становится обычным легким волнением перед лицезрением чуда. Какой он - аврокс? Так ли бела его шкура, так ли он высок? Правда ли стелят ему путь драгоценной белой плетью, не жалея волшебной травы?
"Ничего, скоро всё узнаем".
Спичка устраивается удобнее, маскирует спину рыжими травинками, сорванными тут же. Ждать, может быть, придется долго. Хорошо хоть, почти лето. Не холодно лежать на земле, да и есть где спрятаться...
Наверное, из всех его авантюр, эта - самая безрассудная.
Постепенно темнеет. Спичка задремывает, положив голову на скрещенные руки. Просыпаясь, жалеет, что не взял воды. Сорвался ведь по одному зову - так хотелось увидеть живое ископаемое, почти и не собирался - только карту в карман сунул... Сейчас ему хочется пить, но уйти, а потом несколько лет жалеть, что не дождался? Нет уж, спасибо... Он жует травинку, чтобы унять жажду, вспоминает, как как-то почти сутки просидел в засаде на Шабнака. Не поймал, конечно, зато приобрел бесценный опыт. Но тогда он хотя бы догадался набрать в рюкзак провианта, не то что сейчас...
Когда далеко, у самого горизонта, зарождается тихий слабый гул - Спичка вжимается в землю так, что почти с ней сливается. Он разом забывает о воде, о том что ноги уже начинают затекать, о том, что ему может грозить опасность. Любопытство и предвкушение разом вытесняют все остальные чувства.
Червей всего трое. Бесформенные балахоны. Бесстрастные белые лица. Тяжелые, трудные движения - словно у куклы, ведомой неопытным кукловодом. Никто в Городе не умеет понимать возраст одонгов - все они на одно лицо - но при взгляде на этих нутряным, природным знанием чувствуется - старики. Те, кого называют ойнонами, те, которые уже не пасут стада, но ласкают в ладонях твирь и ухеге. Сколько живут Черви? Никто не знает. Но от одного взгляда на сгорбленные, приземистые фигуры хватает, чтобы почувствовать - они живут долго, очень долго. Возможно, среди Червей они подобны Симону среди горожан?
Одонги идут медленно - один укладывает травы на земле, указывая дорогу. Двое почетным эскортом шагают с двух сторон от высоких крутых боков. Рядом с авроксом они кажутся неумело слепленными из глины фигурками. Куколками, которых великий бык может растоптать одним копытом. А между тем, он послушно движется, смиренно склоняет голову, зная - ведут на заклание, и не пытаясь убежать. Часть земли и неба, неизмеримо гармоничная и цельная, аврокс смотрит на смешных маленьких человечков с мудрой горечью. Они терзаемы глупыми страстями, они легко умирают, и держат свой мир, как умеют. Кажется, что он жалеет их, позволяя отнять жизнь... Мысль же о том, что разумом высший равен обычному быку, кажется кощунственной.
Спичка раскрывает рот, когда над ним величаво проплывает белый корабль Степи. Остановись бык - оказалось бы, что чтобы взглянуть ему в глаза, нужно запрокинуть голову почти до хруста в шее. От шагов тяжелых копыт гудит земля. Небо, кажется, вот прямо сейчас перевернется и выльется на голову. От дыхания быка пригибаются травы. И на белоснежной шкуре его - ни единого пятнышка.
Спичка забывает дышать, глядя на высшего. Такая сила идет от него - сына Степи, меньшего брата Боса Туроха - что в пору валиться на колени, закрывая руками голову... Конечно, Спичка смотрит. Не отрываясь, не позволяя себе отвести взгляд. У него - нерушимые принципы. И он верит в своё бессмертие.
В глаза быка - вся грусть и вся мудрость этого мира. Дикого, странного, великолепно-величественного, в котором только и могут существовать такие реликты. Обычно, глядя на четвероногих зверей выше себя, Спичка всегда испытывает желание запрыгнуть и покататься. Здесь же такое желание кажется страшным кощунством. А на спине у аврокса выпирает частокол хребта.
Черви что-то напевают - тянут на одной сладкой тягучей ноте - и больше всего все похоже на сон. На невозможный, сладкий и одновременно ужасный сон.
Когда они, наконец, проходят - Спичка выжидает ещё минут десять. Под веками у него - сплошная белизна, и вспоминается странная фраза из какой-то капеллиной книжки: "Однажды я видел зрелище такое прекрасное, что оно выжгло мне душу через глаза".
Об этом вечере он никому никогда не расскажет.